Олимпийское спокойствие (Эвридика)

Ощущение тоски не покидало Эвридику уже несколько дней.

Теперь она видела происходящее иначе, и это не давало ей успокоиться. Она безуспешно пыталась понять, что же изменилось?

Орфей был рядом. Он всегда был чем-то занят, но она всегда знала, что в его душе непременно зреет новая песня о любви, и, когда они вновь увидятся, эта песня зазвучит только для нее. Несомненно, Орфей был признанным музыкантом, с его талантом ничто не могло сравниться. Многие девушки возносили хвалу за его изысканность, талант и красоту. При этом Орфей был мужественным, сильным и решительным воином. Эвридика как никто знала его жесткую непреклонность и волю. Он всегда, несмотря на присущую ему романтичность, твердо знал, что нужно и как это получить.

Но знала она и то, что в его глазах никогда не растворяется прозрачная отрешенность. Как-то давно она осмелилась его спросить о его потаенной грусти. Он тихо засмеялся: «Я грущу о том, что невозможно. И ты – моя самая большая невозможность.»

Да, это было очень давно. И, кажется, его грусть прошла, ведь они любят друг друга так полно и так навсегда… И нет никаких препятствий.. К чему? К тому, чтобы быть вместе? Но можно ли быть в этом мире вместе больше, чем они?

Эвридика устало опустилась на ковер шелковых трав.

Действительно, ведь они - самая романтичная пара во всей Греции, об их любви знают все, но почему тогда до сих пор не было свадьбы? Тогда их любовь приобрела бы завершенность, истинную полноту, продолжение в детях…

Она представила себя, зовущей Орфея и детей к обеду.. И что-то больно заныло в сердце. Нет, обычная логика развития любовного сюжета ей не нравилась. Это было ясно. Она прислонилась к стволу дерева и прикрыла глаза. Мысленно Эвридика призывала к себе Геру: кто же еще смог бы развеять ее сомнения?

Но Гера не откликалась.

Тогда Эвридика попыталась представить себе Орфея. Но вспоминался лишь давно ушедший в прошлое разговор. Она не видела ни лица, ни глаз возлюбленного, слышала только его тихий голос.

Он всегда говорил с ней тихо, как бы внутренне улыбаясь чему-то. Нет, его тон не был покровительственным. Он просто любил ее.

Она увидела себя много лет назад, стоящей на берегу прозрачного ручья. Она стояла и почему-то тихо плакала, забыв про все на свете. О чем тогда были эти неостановимые слезы? Почему такая тоска сжимала ее сердце клещами, не давая радоваться солнечному дню?

Она вспомнила тихий голос и заботливо-лукавый взгляд: если ты не перестанешь плакать, я никогда не смогу перейти этот ручей, потому что он выйдет из берегов… Тогда она испугалась и убежала. А теперь вдруг замерла от любопытства: перешел он тогда ручей или …?

Прошло какое-то время, она больше так и не ходила к своему любимому ручью. Казалось, что она предчувствовала боль.

Прошло какое-то время и все стало обычно. И это «обычно» было до тех пор, пока она случайно не услышала волшебный голос неизвестного певца. Она свернула на площадь и увидела в центре собравшейся толпы того самого юношу, который просил ее перестать плакать. Почему она сразу решила, что все его песни именно о ней? Но она так решила, и никогда потом не сомневалась ни на минуту. Она стояла и слушала его очень долго, пока он не смолк.

Потом она пошла к своему ручью и решила ждать его там, до тех пор, пока он не придет. Она не задавала себе вопроса: а вдруг он не придет? Знала, что придет.

Она знала, что она самая обыкновенная девушка, каких много, и вовсе не была уверена в том, что именно ее красота сможет так покорить его сердце, что он ее никогда не забудет. Дело было вовсе не в этом. Она знала, что они - друг для друга, остальное становилось неважным.

У ручья она ждала долго, опять плакала, потом уснула от усталости и горя. А когда проснулась, то увидела, что он спит неподалеку. Она присела рядом и решила ждать его пробуждения. Торопиться было некуда и незачем.

Иногда она не могла сдержать нежных слов, ведь она всегда восхищалась им и не могла скрыть своего восхищения. Он, в основном, молчал и как-то выходило так, что находясь вместе, они почти не говорили о любви, ведь это было и так ясно. Можно было проводить вдвоем сколько угодно времени и не обменяться ни словом. Напряжение чувств было столь сильным, что вряд ли можно было найти точные слова, чтобы это состояние взаимопоглощенности выразить.

Почему-то они никогда не заговаривали о том, чтобы стать мужем и женой. Разве не стали бы тогда их чувства еще более яркими и теплыми? Разве не получила бы тогда романтическая страсть свое предопределенное воплощение? Почему им это не приходило в голову?

Но в их чувствах было нечто, что было слишком для обычных людей. Орфей называл эту любовь божественной. И сам Аполлон покровительствовал ему, давая способность выразить в музыке искры этой нечеловеческой любви.

И как боги никогда не вкушают земной пищи, так и их любовное чувство никогда не сможет стать вполне земным, наполненным суетой и капризами детей.

И она готова была на любую жертву ради него, и знала, что он тоже пройдет свой путь до конца. Она была готова сделать последний шаг и раздумывала лишь над тем, что именно она должна предпринять, чтобы их любовь стала вечной легендой.

Тихого шелеста маленькой змейки в шелковой траве она не услышала.